Жили Ванька двоима с матерью. Житьишко было само последно. Ни послать, ни окутацца и в рот положить нечего. Однако Ванька кажной месяц ходил в город за пенсией. Всего получал одну копейку. Идет оногды с этими деньгами, видит - мужик собаку давит: - Мужичок, вы пошто шшенка мучите? - А твое како дело? Убью вот, телячьих котлетов наделаю. - Продай мне собачку. За копейку сторговались. Привел домой: - Мама, я шшеночка купил. - Што ты, дураково поле?! Сами до короба дожили, а он собаку покупат! Через месяц Ванька пенсии две копейки получил. Идет домой, а мужик кошку давит. - Мужичок, вы пошто опять животину тираните? - А тебе-то како дело? Убью вот, в ресторант унесу. - Продай мне. Сторговались за две копейки. Домой явился: - Мама, я котейка купил. Мать ругалась, до вечера гудела. Опять приходит время за получкой идти. Вышла копейка прибавки. Идет, а мужик змею давит. - Мужичок, што это вы все с животными балуете? - Вот змея давим. Купи? Мужик отдал змея за три копейки. Даже в бумагу завернул. Змея и провещилась человеческим голосом: - Ваня, ты не спокаиссе, што меня выкупил. Я не проста змея, а змея Скарапея. Ванька с ей поздоровался. Домой заходит: - Мама, я змея купил. Матка язык с перепугу заронила. На стол забежала. Только руками трясет. А змея затенулась под печку и говорит: - Ваня, я этта буду помешшатьсе, покамес хороша квартира не отделана. Вот и стали жить. Собака бела да кошка сера, Ванька с мамой да змея Скарапея. Мать этой Скарапеи не залюбила. К обеду не зовет, по отчеству не величат, имени не спрашиват, а выйдет змея на крылечке посидеть, дак матка Ванькина ей на хвост кажной раз наступит. Скарапея не хочет здеся жить: - Ваня, меня твоя мама очень обижат. Веди меня к моему папы! Змея по дороги - и Ванька за ей. Змея в лес - и Ванька в лес. Ночь сделалась. В темной дебри стала перед има высока стена городова с воротами. Змея говорит: - Ваня, я змеиного царя дочерь. Возьмем извошыка, поедем во дворец. Ко крыльцу подкатили, стража честь отдает, а Скарапея наказыват: - Ваня, станет тебе мой папа деньги наваливать, ты ни копейки не беря. Проси кольцо одно - золотно, волшебно. Змеиной папа не знат, как Ваньку принеть, куда посадить. - По-настояшшему, - говорит, - вас, молодой человек, нать бы на моей дочери женить, только у нас есь кавалер сговоренной. А мы вас деньгами отдарим. Наш Иванко ничего не берет. Одно поминат кольцо волшебно. Кольцо выдали, рассказали, как с им быть. Ванька пришел домой. Ночью переменил кольцо в пальца на палец. Выскочило три молодца: - Што, новой хозеин, нать? - Анбар муки нать, сахару-да насыпьте, масла-да... Утром мати корки мочит водой да сосет, а сын говорит: - Мама, што печка не затоплена? Почему тесто не окатываш? До ночи я буду пирогов-то ждать? - Пирого-ов? Да у нас год муки не бывало. Очнись! - Мама, обуй-ко глаза-те да поди в анбар! Матка в анбар двери размахнула, да так головой в муку и ульнула. - Ваня, откуда? Пирогов напекли, наелись, в город муки продали, Ванька купил себе пинжак с корманами, а матера платье модно с шлейфом, шляпу в цветах и в перьях и зонтик. Ах, они наредны заходили: собачку белу да кошку Машку коклетами кормят. Опять Ванька и говорит: - Ты што, мамка, думаш, я дома буду сидеть да углы подпирать?... Поди, сватай за меня царску дочерь. - Брось пустеки говорить. Разве отдадут из царского дворца в эдаку избушку?! - Иди сватай, не толкуй дале. Ну, Ванькина матерь в модно платье средилась, шляпу широкоперу наложила и побрела за реку, ко дворцу. В палату зашла, на шляпы кажной цветок трясется. Царь с царицей чай пьют сидят. Тут и дочь-невеста придано себе трахмалит да гладит. Наша сватья стала середи избы под матицу: - Здрасте, ваше велико, господин анператор. У вас товар, у нас купец. Не отдаите ли вашу дочерь за нашего сына взамуж? - И кто такой ваш жених? Каких он родов, каких городов и какого отца сын? Мать на ответ: - Роду кресьенского, города вашего, по отечесьву Егорович. Царица даже чай в колени пролила: - Што ты, сватья, одичала?! Мы в жонихах, как в сору каком, роемся-выбираем, дак подет ли наша девка за мужика взамуж? Пускай вот от нашего дворца да до вашего крыльца мост будет хрустальной. По такому мосту приедем женихово житье смотреть. Матка домой вернулась невесела: собаку да кошку на улицу выкинула. Сына ругат: - Послушала дурака, сама дура стала. Эстолько страму схватила... - На! Неужели не согласны? - Обрадовались... Только задачку маленьку задали. Пусть, говорят, от царского дворца да до женихова крыльца мост будет хрустальной, тогда придут жанихово житье смотреть. - Мамка, это не служба, а службишка. Служба вся впереди. Ночью Иванко переменил кольцо с пальца на палец. Выскочило три молодца: - Што, новой хозеин, нать?! - Нать, штобы наша избушка овернулась как бы королевскими палатами. А от нашего крыльца до царского дворца мост хрустальной и по мосту машина ходит самосильно. Того разу, со полуночи за рекой стук пошел, работа, строительство. Царь да царица спросонья слышат, ругаются: - Халера бы их взела с ихной непрерывкой... То субботник, то воскресник, то ночесь работа... А Ванькина семья с вчера спать валилась в избушке: мамка на печки, собака под печкой, Ванька на лавки, кошка на шешки. А утром прохватились... На! што случилось!... Лежат на золоченных кроватях, кошечка да собачка ново помешшенье нюхают. Ванька с мамкой тоже пошли своего дворца смотрять. Везде зерькала, занавесы, мебель магазинна, стены стеклянны. День, а ланпы горят... Толь богато! На крыльцо выгуляли, даже глаза зашшурили. От ихного крыльца до царского дворца мост хрустальной, как колечко светит. По мосту машинка сама о себе ходит. - Ну, мама, - Ванька говорит, - оболокись помодне да поди зови анператора этого дива гледеть. А я, как жаних, на машинки подкачу. Мама сарафанишко сдернула, барыной наредилась, шлейф распустила, зонтик отворила, ступила на мост, ей созади ветерок попутной дунул, - она так на четвереньках к царскому крыльцу и съехала. Царь да царица чай пьют. Мамка заходит резво, глядит весело: - Здрасте. Чай да сахар! Вчерась была у вас со сватеньем. Вы загадочку задали: мос состряпать. Дак пожалуйте работу принимать. Царь к окошку, глазам не врит: - Мост?! Усохни моя душенька, мост!... По комнаты забегал: - Карону суда! Пальте суда! Пойду пошшупаю, может, ише оптической омман здренья. Выкатил на улицу. Мост руками хлопат, перила шатат... А тут ново диво. По мосту машина бежит сухопутно, дым идет и музыка играет. Из каюты Ванька выпал и к анператору с поклоном: - Ваше высоко, дозвольте вас и супругу вашу все покорнейше просить прогуляться на данной машинке. Открыть движение, так сказать... Царь не знат, што делать: - Хы-хы! Я-то бы ничего, да жона-то как? Царица руками-ногами машет: - Не поеду! Стрась эка! Сронят в реку, дак што хорошего?! Тут вся свита зауговаривала: - Ваше величие, нать проехаться, пример показать. А то перед Европами будет канфуз! Рада бы курица не шла, да за крыло волокут. Царь да царица вставились в каютку. Свита на запятках. Машина сосвистела, звонок созвонил, музыка заиграла, покатились, значит. Царя да царицу той же минутой укачало - они блевать приправились. Которы пароходы под мостом шли с народом, все облеваны сделались. К шшасью, середи моста остановка. Тут буфет, прохладительны напитки. Царя да царицу из каюты вынели, слуги поддавалами машут, их в действо приводят. Ванька с подносом кланяится. Они, бажоны, никаких слов не примают: - Ох, тошнехонько... Ох, укачало... Ух, растресло, растрепало... Молодой человек, мы на все согласны! Бери девку. Только вези нас обратно. Домой поворачивай. Свадьбу средили хорошу. Пироги из печек летят, вино из бочек льется. Двадцать генералов на этой свадьбы с вина сгорело. Троих сеноторов в драки убили. Все торжесво было в газетах описано. Молодых к Ваньке в дом свезли. А только этой царевны Ванька не надо был. У ей в заграницы хахаль был готовой. Теперь и заприпадала к Ваньки: - Супруг любезной, ну откуда у тебя взелось эдако богасьво? Красавчик мой, скажи! Скажи да скажи и боле никаких данных. Ванька не устоял против этой ласкоты, взял да и россказал. Как только он заспал, захрапел, царевна сташшила у его с перста кольцо и себе с пальца на палец переменила. Выскочило три молодца: - Што, нова хозейка, нать!... - Возьмите меня в этих хоромах, да и с мостом и поставьте среди городу Парижу, где мой миленькой живет. Одночасно эту подлу женщину с домом да и с хрустальным мостом в Париж унесло, а Ванька с мамкой, с собакой да с кошкой в прежной избушке оказались. Только Иванко и жонат бывал, только Егорович с жоной сыпал! Все четверо сидят да плачут. А царь собрался после обеда к молодым в гости идти, а моста-то и нету, и дому нету. Конешно, обиделся, и Ваньку посадили в казематку, в темну. Мамка, да кошечка, да собачка христа-ради забегали. Под одным окошечком выпросят, под другим съедят. Так пожили, помаялись, эта кошка Машка и говорит собаке: - Вот што, Белой, сам себе на радось нихто не живет. Из-за чего мы бьемся? Давай, побежим до города Парижа к той бляди Ванькино кольцо добывать. Собачка бела да кошка сера кусочков насушили и в дорогу переправились через реку быстру и побрели лесами темныма, пошли полями чистыма, полезли горами высокима. Сказывать скоро, а идти долго. Вот и город Париж. Ванькин дом искать не долго. Стоит середи города и мост хрустальной, как колечко. Собака у ворот спреталась, а кошка зацарапалась в спальну. Ведь устройство знакомо. Ванькина молодуха со своим прихохотьем на кровати лежит и волшебно кольцо в губах держит. Кошка поймала мыша и свистнула царевны в губы. Царевна заплевалась, кольцо выронила. Кошка кольцо схватила да в окно да по крышам, по заборам вон из города! Бежат с собачкой домой, радехоньки. Не спят, не едят, торопятся. Горы высоки перелезли, чисты поля перебежали, через часты дебри перебрались. Перед има река быстра, за рекой свой город. Лодки не привелось - как попасть? Собака не долго думат: - Слушай, Маха, я вить плаваю хорошо, дак ты с кольцом-то седь ко мне на спину, живехонько тебя на ту сторону перепяхну. Кошка говорит: - Кабы ты не собака, дак министр бы была. Ум у тебя осударсьвенной. - Ладно, бери кольцо в зубы да молчи. Ну, поехали! Пловут. Собака руками, ногами хлопат, хвостом правит, кошка у ей на загривки сидит, кольцо в зубах крепит. Вот и середка реки. Собака отдувается: - Ты, Маха, молчи, не говори, не утопи кольца-то! Кошка ответить некак, рот занет... Берег недалеко. Собака опеть: - Ведь, ежели хоть одно слово скажешь, дак все пропало. Не вырони кольца! Кошка и бякнула: - Да не уроню! Колечко в воду и булькнуло... Вот они на берег выбрались, ревут, ругаются. Собака шумит: - Зазуба ты наговориста! Кошка ты! Болтуха ты проклята! Кошка не отстават: - Последня тварь - собака! Собака и по писанию погана... Кабы не твои разговоры, у меня бы за сто рублей слова не купить! А в сторонки мужики рыбину только што сетью выловили. Стали черевить да солить и говорят: - Вон где кошка да собака, верно, с голоду ревут. Нать им хоть рыбины черева дать. Кошка с собакой рыбьи внутренности стали ись да свое кольцо и нашли... Дак уж, андели! От радости мало не убились. Вижжат, катаются по берегу. Нарадовавшись, потрепали в город. Собака домой, а кошка к тюрьмы. По тюремной ограды на виду ходит, хвос кверху! Курняукнула бы, да кольцо в зубах. А Ванька ей из окна и увидел. Начал кыскать: - Кыс-кыс-кыс!! Машка по трубы до Ванькиной казематки доцапалась, на плечо ему скочила, кольцо подает. Уж как бедной Ванька зарадовался. Как андела, кота того принял. Потом кольцо с пальца на палец переменил. Выскочили три молодца: - Што, новой хозеин, нать?! - Нать мой дом стеклянной и мост хрустальной на старо место поставить. И штобы я во своей горницы взелся. Так все и стало. Дом стеклянной и мост хрустальной поднело и на Русь поташшило. Та царевна со своим дружишком в каком-то месте неокуратно выпали и просели в болото. А Ванька с мамкой, собака бела да кошка сера стали помешшаться во своем доме. И хрустальной мост отворотили от царского крыльца и перевели на деревню. Из деревни Ванька и взял себе жону, хорошу девушку.
Мужик поехал в лес репу сеять. Пашет там да работает. Пришел к нему медведь: —Мужик, я тебя сломаю. —Не ломай меня, медведюшка, лучше давай вместе репу сеять. Я себе возьму хоть корешки, а тебе отдам вершки. —Быть так, — сказал медведь. — А коли обманешь, так в лес ко мне хоть не езди. Сказал и ушел в дуброву. Репа выросла крупная. Мужик приехал осенью копать репу. А медведь из дубровы вылезает: —Мужик, давай репу делить, мою долю подавай. —Ладно, медведюшка, давай делить: тебе вершки, мне корешки. Отдал мужик медведю всю ботву. А репу наклал на воз и повез в город продавать. Навстречу ему медведь: —Мужик, куда ты едешь? —Еду, медведюшка, в город корешки продавать. —Дай-ка попробовать — каков корешок? Мужик дал ему репу. Медведь как съел: —А-а! — заревел. — Мужик, обманул ты меня! Твои корешки сладеньки. Теперь не езжай ко мне в лес по дрова, а то заломаю. На другой год мужик посеял на том месте рожь. Приехал жать, а уж медведь его дожидается: —Теперь меня, мужик, не обманешь, давай мою долю. Мужик говорит: —Быть так. Бери, медведюшка, корешки, а я себе возьму хоть вершки. Собрали они рожь. Отдал мужик медведю корешки, а рожь наклал на воз и увез домой. Медведь бился, бился, ничего с корешками сделать не мог. Рассердился он на мужика, и с тех пор у медведя с мужиком вражда пошла.
В некотором царстве жил-был купец. Двенадцать лет жил он в супружестве и прижил только одну дочь, Василису Прекрасную. Когда мать скончалась, девочке было восемь лет. Умирая, купчиха призвала к себе дочку, вынула из-под одеяла куклу, отдала ей и сказала: Слушай, Василисушка! Помни и исполни последние мои слова. Я умираю и вместе с родительским благословением оставляю тебе вот эту куклу; береги ее всегда при себе и никому не показывай; а когда приключится тебе какое горе, дай ей поесть и спроси у нее совета. Покушает она и скажет тебе, чем помочь несчастью. - Затем мать поцеловала дочку и померла.
После смерти жены купец потужил, как следовало, а потом стал думать, как бы опять жениться. Он был человек хороший; за невестами дело не стало, но больше всех по нраву пришлась ему одна вдовушка. Она была уже в летах, имела своих двух дочерей, почти однолеток Василисе, - стало быть, и хозяйка и мать опытная. Купец женился на вдовушке, но обманулся и не нашел в ней доброй матери для своей Василисы. Василиса была первая на все село красавица; мачеха и сестры завидовали ее красоте, мучили ее всевозможными работами, чтоб она от трудов похудела, а от ветру и солнца почернела; совсем житья не было! Василиса все переносила безропотно и с каждым днем все хорошела и полнела, а между тем мачеха с дочками своими худела и дурнела от злости, несмотря на то, что они всегда сидели сложа руки, как барыни. Как же это так делалось? Василисе помогала ее куколка. Без этого где бы девочке сладить со всею работою! Зато Василиса сама, бывало, не съест, а уж куколке оставит самый лакомый кусочек, и вечером, как все улягутся, она запрется в чуланчике, где жила, и потчевает ее, приговаривая: На, куколка, покушай, моего горя послушай! Живу я в доме у батюшки, не вижу себе никакой радости; злая мачеха гонит меня с белого света. Научи ты меня, как мне быть и жить и что делать? - Куколка покушает, да потом и дает ей советы и утешает в горе, а наутро всякую работу справляет за Василису; та только отдыхает в холодочке да рвет цветочки, а у нее уж и гряды выполоты, и капуста полита, и вода наношена, и печь вытоплена. Куколка еще укажет Василисе и травку от загару. Хорошо было жить ей с куколкой. Прошло несколько лет; Василиса выросла и стала невестой. Все женихи в городе присватываются к Василисе; на мачехиных дочерей никто и не посмотрит. Мачеха злится пуще прежнего и всем женихам отвечает: Не выдам меньшой прежде старших!, а проводя женихов, побоями вымещает зло на Василисе.
Вот однажды купцу понадобилось уехать из дому на долгое время по торговым делам. Мачеха и перешла на житье в другой дом, а возле этого дома был дремучий лес, а в лесу на поляне стояла избушка, а в избушке жила баба-яга: никого она к себе не подпускала и ела людей, как цыплят. Перебравшись на новоселье, купчиха то и дело посылала за чем-нибудь в лес ненавистную ей Василису, но эта завсегда возвращалась домой благополучно: куколка указывала ей дорогу и не подпускала к избушке бабы-яги. Пришла осень. Мачеха раздала всем трем девушкам вечерние работы: одну заставила кружева плести, другую чулки вязать, а Василису прясть, и всем по урокам. Погасила огонь во всем доме, оставила одну свечку там, где работали девушки, и сама легла спать. Девушки работали. Вот нагорело на свечке, одна из мачехиных дочерей взяла щипцы, чтоб поправить светильню, да вместо того, по приказу матери, как будто нечаянно и потушила свечку. Что теперь нам делать? - говорили девушки. - Огня нет в целом доме, а уроки наши не кончены. Надо сбегать за огнем к бабе-яге! - Мне от булавок светло! - сказала та, что плела кружево. - Я не пойду. - И я не пойду, - сказала та, что вязала чулок. - Мне от спиц светло! - Тебе за огнем идти, - закричали обе. - Ступай к бабе-яге! - и вытолкали Василису из горницы. Василиса пошла в свой чуланчик, поставила перед куклою приготовленный ужин и сказала: На, куколка, покушай да моего горя послушай: меня посылают за огнем к бабе-яге; баба-яга съест меня! - Куколка поела, и глаза ее заблестели, как две свечки. Не бойся, Василисушка! - сказала она. - Ступай, куда посылают, только меня держи всегда при себе. При мне ничего не станется с тобой у бабы-яги. - Василиса собралась, положила куколку свою в карман и, перекрестившись, пошла в дремучий лес.
Идет она и дрожит. Вдруг скачет мимо ее всадник: сам белый, одет в белом, конь под ним белый, и сбруя на коне белая, - на дворе стало рассветать. Идет она дальше, как скачет другой всадник: сам красный, одет в красном и на красном коне, - стало всходить солнце. Василиса прошла всю ночь и весь день, только к следующему вечеру вышла на полянку, где стояла избушка яги-бабы; забор вокруг избы из человечьих костей, на заборе торчат черепа людские, с глазами; вместо верей у ворот - ноги человечьи, вместо запоров - руки, вместо замка - рот с острыми зубами. Василиса обомлела от ужаса и стала как вкопанная. Вдруг едет опять всадник: сам черный, одет во всем черном и на черном коне; подскакал к воротам бабы-яги и исчез, как сквозь землю провалился, - настала ночь. Но темнота продолжалась недолго: у всех черепов на заборе засветились глаза, и на всей поляне стало светло, как середи дня. Василиса дрожала со страху, но, не зная куда бежать, оставалась на месте. Скоро послышался в лесу страшный шум: деревья трещали, сухие листья хрустели; выехала из лесу баба-яга - в ступе едет, пестом погоняет, помелом след заметает. Подъехала к воротам, остановилась и, обнюхав вокруг себя, закричала: Фу-фу! Русским духом пахнет! Кто здесь? - Василиса подошла к старухе со страхом и, низко поклонясь, сказала: Это я, бабушка! Мачехины дочери прислали меня за огнем к тебе. - Хорошо, - сказала яга-баба, - знаю я их, поживи ты наперед да поработай у меня, тогда и дам тебе огня; а коли нет, так я тебя съем! - Потом обратилась к воротам и вскрикнула: Эй, запоры мои крепкие, отомкнитесь; ворота мои широкие, отворитесь! - Ворота отворились, и баба-яга въехала, посвистывая, за нею вошла Василиса, а потом опять все заперлось.
Войдя в горницу, баба-яга растянулась и говорит Василисе: Подавай-ка сюда, что там есть в печи: я есть хочу. - Василиса зажгла лучину от тех черепов, что на заборе, и начала таскать из печки да подавать яге кушанье, а кушанья настряпано было человек на десять; из погреба принесла она квасу, меду, пива и вина. Все съела, все выпила старуха; Василисе оставила только щец немножко, краюшку хлеба да кусочек поросятины. Стала яга-баба спать ложиться и говорит: Когда завтра я уеду, ты смотри - двор вычисти, избу вымети, обед состряпай, белье приготовь, да пойди в закром, возьми четверть пшеницы и очисть ее от чернушки. Да чтоб все было сделано, а не то - съем тебя! После такого наказу баба-яга захрапела; а Василиса поставила старухины объедки перед куклою, залилась слезами и говорила: На, куколка, покушай, моего горя послушай! Тяжелую дала мне яга-баба работу и грозится съесть меня, коли всего не исполню; помоги мне! Кукла ответила: Не бойся, Василиса Прекрасная! Поужинай, помолися да спать ложися; утро мудреней вечера! - Ранешенько проснулась Василиса, а баба-яга уже встала, выглянула в окно: у черепов глаза потухают; вот мелькнул белый всадник - и совсем рассвело. Баба-яга вышла на двор, свистнула - перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Промелькнул красный всадник - взошло солнце. Баба-яга села в ступу и выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает. Осталась Василиса одна, осмотрела дом бабы-яги, подивилась изобилью во всем и остановилась в раздумье: за какую работу ей прежде всего приняться. Глядит, а вся работа уже сделана; куколка выбирала из пшеницы последние зерна чернушки. Ах, ты, избавительница моя! - сказала Василиса куколке. - Ты от беды меня спасла. - Тебе осталось только обед состряпать, - отвечала куколка, влезая в карман Василисы. - Состряпай с богом, да и отдыхай на здоровье! - К вечеру Василиса собрала на стол и ждет бабу-ягу. Начало смеркаться, мелькнул за воротами черный всадник - и совсем стемнело; только светились глаза у черепов. Затрещали деревья, захрустели листья - едет баба-яга. Василиса встретила ее. - Все ли сделано? - спрашивает яга. - Изволь посмотреть сама, бабушка! - молвила Василиса. Баба-яга все осмотрела, подосадовала, что не за что рассердиться, и сказала: Ну, хорошо! - Потом крикнула: Верные мои слуги, сердечные други, смелите мою пшеницу! - Явились три пары рук, схватили пшеницу и унесли вон из глаз. Баба-яга наелась, стала ложиться спать и опять дала приказ Василисе: Завтра сделай ты то же, что и нынче, да сверх того возьми из закрома мак да очисти его от земли по зернышку, вишь, кто-то по злобе земли в него намешал! - Сказала старуха, повернулась к стене и захрапела, а Василиса принялась кормить свою куколку. Куколка поела и сказала ей по-вчерашнему: Молись богу да ложись спать; утро вечера мудренее, все будет сделано, Василисушка!
Наутро баба-яга опять уехала в ступе со двора, а Василиса с куколкой всю работу тотчас исправили. Старуха воротилась, оглядела все и крикнула: Верные мои слуги, сердечные други, выжмите из маку масло! - Явились три пары рук, схватили мак и унесли из глаз. Баба-яга села обедать; она ест, а Василиса стоит молча. -Что ж ты ничего не говоришь со мною? - сказала баба-яга. - Стоишь как немая! - Не смела, - отвечала Василиса, - а если позволишь, то мне хотелось бы спросить тебя кой о чем. - Спрашивай; только не всякий вопрос к добру ведет: много будешь знать, скоро состареешься! - Я хочу спросить тебя, бабушка, только о том, что видела: когда я шла к тебе, меня обогнал всадник на белом коне, сам белый и в белой одежде: кто он такой? - Это день мой ясный, - отвечала баба-яга. - Потом обогнал меня другой всадник на красном коне, сам красный и весь в красном одет; это кто такой? - Это мое солнышко красное! - отвечала баба-яга. - А что значит черный всадник, который обогнал меня у самых твоих ворот, бабушка? - Это ночь моя темная - всё мои слуги верные! Василиса вспомнила о трех парах рук и молчала. Что ж ты еще не спрашиваешь? - молвила баба-яга. - Будет с меня и этого; сама ж ты, бабушка, сказала, что много узнаешь - состареешься. - Хорошо, - сказала баба-яга, - что ты спрашиваешь только о том, что видала за двором, а не во дворе! Я не люблю, чтоб у меня сор из избы выносили, и слишком любопытных ем! Теперь я тебя спрошу: как успеваешь ты исполнять работу, которую я задаю тебе? - Мне помогает благословение моей матери, - отвечала Василиса. Так вот что! Убирайся же ты от меня, благословенная дочка! Не нужно мне благословенных. - Вытащила она Василису из горницы и вытолкала за ворота, сняла с забора один череп с горящими глазами и, наткнув на палку, отдала ей и сказала: Вот тебе огонь для мачехиных дочек, возьми его; они ведь за этим тебя сюда и прислали. Бегом пустилась домой Василиса при свете черепа, который погас только с наступлением утра, и, наконец, к вечеру другого дня добралась до своего дома. Подходя к воротам, она хотела было бросить череп. - Верно, дома, - думает себе, - уж больше в огне не нуждаются. - Но вдруг послышался глухой голос из черепа: Не бросай меня, неси к мачехе! - Она взглянула на дом мачехи и, не видя ни в одном окне огонька, решилась идти туда с черепом. Впервые встретили ее ласково и рассказали, что с той поры, как она ушла, у них не было в доме огня: сами высечь никак не могли, а который огонь приносили от соседей - тот погасал, как только входили с ним в горницу. - Авось твой огонь будет держаться! - сказала мачеха. Внесли череп в горницу; а глаза из черепа так и глядят на мачеху и ее дочерей, так и жгут! Те было прятаться, но куда ни бросятся - глаза всюду за ними так и следят; к утру совсем сожгло их в уголь; одной Василисы не тронуло.
Поутру Василиса зарыла череп в землю, заперла дом на замок, пошла в город и попросилась на житье к одной безродной старушке; живет себе и поджидает отца. Вот как-то говорит она старушке: Скучно мне сидеть без дела, бабушка! Сходи, купи мне льну самого лучшего; я хоть прясть буду. - Старушка купила льну хорошего; Василиса села за дело, работа так и горит у нее, и пряжа выходит ровная да тонкая, как волосок. Набралось пряжи много; пора бы и за тканье приниматься, да таких берд не найдут, чтобы годились на Василисину пряжу; никто не берется и сделать-то. Василиса стала просить свою куколку, та и говорит: Принеси-ка мне какое-нибудь старое бердо, да старый челнок, да лошадиной гривы; я все тебе смастерю. - Василиса добыла все, что надо, и легла спать, а кукла за ночь приготовила славный стан. К концу зимы и полотно выткано, да такое тонкое, что сквозь иглу вместо нитки продеть можно. Весною полотно выбелили, и Василиса говорит старухе: Продай, бабушка, это полотно, а деньги возьми себе. - Старуха взглянула на товар и ахнула: Нет, дитятко! Такого полотна, кроме царя, носить некому; понесу во дворец.
Пошла старуха к царским палатам да все мимо окон похаживает. Царь увидал и спросил: Что тебе, старушка, надобно? - Ваше царское величество, - отвечает старуха, - я принесла диковинный товар; никому, окроме тебя, показать не хочу. - Царь приказал впустить к себе старуху и как увидел полотно - вздивовался. - Что хочешь за него? - спросил царь. - Ему цены нет, царь-батюшка! Я тебе в дар его принесла. - Поблагодарил царь и отпустил старуху с подарками. Стали царю из того полотна сорочки шить; вскроили, да нигде не могли найти швеи, которая взялась бы их работать. Долго искали; наконец царь позвал старуху и сказал: Умела ты напрясть и соткать такое полотно, умей из него и сорочки сшить. - Не я, государь, пряла и соткала полотно, - сказала старуха, - это работа приемыша моего - девушки. - Ну так пусть и сошьет она! - Воротилась старушка домой и рассказала обо всем Василисе. - Я знала, - говорит ей Василиса, - что эта работа моих рук не минует. - Заперлась в свою горницу, принялась за работу; шила она не покладываючи рук, и скоро дюжина сорочек была готова.
Старуха понесла к царю сорочки, а Василиса умылась, причесалась, оделась и села под окном. Сидит себе и ждет, что будет. Видит: на двор к старухе идет царский слуга; вошел в горницу и говорит: Царь-государь хочет видеть искусницу, что работала ему сорочки, и наградить ее из своих царских рук. - Пошла Василиса и явилась пред очи царские. Как увидел царь Василису Прекрасную, так и влюбился в нее без памяти. - Нет, - говорит он, - красавица моя! Не расстанусь я с тобою; ты будешь моей женою. Тут взял царь Василису за белые руки, посадил ее подле себя, а там и свадебку сыграли. Скоро воротился и отец Василисы, порадовался об ее судьбе и остался жить при дочери. Старушку Василиса взяла к себе, а куколку по конец жизни своей всегда носила в кармане.
Жил-был мужик; у него было три сына. Пошёл старший сын в батраки наниматься; пришёл в город и нанялся к купцу; а тот купец очень был скуп и суров! Только одну речь и держал: «Как запоёт петух, так и вставай, батрак, да принимайся за работу». Трудно, тяжело показалось парню; прожил он с неделю и воротился домой.
Пошёл средний сын, прожил у купца с неделю, не выдержал и взял расчёт. «Батюшка,— говорит младший сын,— позволь, я пойду в батраки к купцу».— «Куда тебе, дураку! Знал бы сидел на печи! Получше тебя ходили, да ни с чем возвращались».— «Ну, как хочешь, а я пойду!» Сказал и пошёл к купцу: «Здравствуй, купец!» — «Здравствуй, молодец! Что хорошего скажешь?» — «Найми меня в батраки».— «Изволь; только у меня, брат, как петух запоёт, так и ступай на работу на весь день».— «Знамо дело: нанялся, как продался!» — «А что возьмёшь?» — «Да что с тебя взять? Год проживу — тебе щелчок да купчихе щипок; больше ничего не надо».— «Ладно, молодец! — отвечает хозяин, а сам думает: — Экая благодать! Вот когда дёшево нанял, так дёшево!»
Вечером батрак изловчился, поймал петуха, завернул ему голову под крыло и завалился спать. Уж полночь давно прошла, дело к утру идёт; пора бы батрака будить, да петух не поёт! Поднялось солнышко на небо — батрак и сам проснулся: «Ну, хозяин, давай завтракать, время работать идти». Позавтракал и проработал день до вечера; в сумерки опять изловил петуха, завернул ему голову под крыло и завалился спать до утра. На третью ночь опять то же.
Дался диву купец: что за притча такая с петухом — совсем перестал горло драть! «Пойду-ка я,— думает,— на деревню, поищу иного петуха». Пошёл купец петуха искать и батрака с собой взял. Вот идут они дорогою, а навстречу им четверо мужиков быка ведут, да бык же большой да злющий! Еле-еле на верёвках удерживают! «Куда, братцы?» — спрашивает батрак. «Да быка на бойню ведём».— «Эх вы! Четверо быка ведёте, а тут и одному делать нечего!» Подошёл к быку, дал ему в лоб щелчок и убил до смерти; после ухватил щипком за шкуру — вся шкура долой! Купец увидел, каковы у батрака щелчки да щипки, пригорюнился; совсем забыл о петухе, вернулся домой и стал с купчихой совет держать, как им беду-горе избежать. «А вот что,— говорит купчиха,— пошлём-ка мы батрака поздно вечером в лес, скажем, что корова из стада не пришла; пускай его лютые звери съедят!» — «Ладно!» Дождались вечера, поужинали; вышла купчиха во двор, постояла у крылечка, входит в избу и говорит батраку: «Что ж ты коров в сарай не загнал? Ведь одной-то, комолой, нету!» — «Да, кажется, они все были...» — «То-то все! Ступай скорей в лес да поищи хорошенько!»
Батрак оделся, взял дубинку и побрёл в дремучий лес; сколько ни ходил по лесу — не видать ни одной коровы; стал присматриваться да приглядываться — лежит медведь в берлоге, а батрак думает: то корова. «Эхма, куда затесалась, проклятая! А я тебя всю ночь ищу». И давай осаживать медведя дубинкою; зверь бросился наутёк, а батрак ухватил его за шею, приволок домой и кричит: «Отворяй ворота, принимай живота!» Пустил медведя в сарай и запер вместе с коровами. Медведь принялся коров душить да ломать; за ночь всех до одной так и порешил. Наутро говорит батрак купцу с купчихою: «Ведь корову-то я нашёл».— «Пойдём, жена, посмотрим, какую корову он нашёл в лесу?» Пошли в сарай, отворили двери, глядь: коровы задушены, а в углу медведь сидит. «Что ты, дурак, наделал? Зачем медведя в сарай притащил? Он всех коров у нас порешил!» — «Постой же,— говорит батрак,— не миновать ему за то смерти!» Кинулся в сарай, дал медведю щелчок — из него и дух вон! «Плохо дело,— думает купец,— лютые звери ему нипочём. Разве один чёрт с ним сладит! Поезжай,— говорит батраку,— на чёртову мельницу да сослужи мне службу великую: собери с нечистых деньги; в долг у меня забрали, а отдавать не отдают!» — «Изволь,— отвечает батрак,— почему не сослужить такой безделицы?»
Запряг лошадь в телегу и поехал на чёртову мельницу; приехал, сел на плотине и стал верёвку вить. Вдруг выпрыгнул из воды бес: «Батрак! Что ты делаешь?» — «Чай , сам видишь: верёвку вью».— «На что тебе верёвка?» — «Хочу вас, чертей, таскать да на солнышке сушить; а то вы, окаянные, совсем перемокли!» — «Что ты, что ты, батрак! Мы тебе ничего плохого не сделали».— «А зачем моему хозяину долги не платите? Занимать умели!» — «Постой немножко, я пойду спрошу старшого »,— сказал чёрт и нырнул в воду. Батрак сейчас за лопату, вырыл глубокую яму, прикрыл её сверху хворостом, посередине свой шлык уставил, а в шлыке-то загодя дыру прорезал. Чёрт выскочил и говорит батраку: «Старшой спрашивает: как же будешь ты чертей таскать? Ведь наши омуты бездонные».— «Великая важность! У меня на то есть верёвка такая: сколько хочешь меряй, всё конца не доберёшься».— «Ну-ка, покажи!» Батрак связал оба конца своей верёвки и подал чёрту; уж тот мерил-мерил, мерил-мерил — всё конца нету. «А много ль долгов платить?» — «Да вот насыпь этот шлык серебром, как раз будет». Чёрт нырнул в воду, рассказал про всё старшому; жаль стало старому с деньгами расставаться, а делать нечего, пришлось раскошеливаться. Насыпал батрак полный воз серебра и привёз к купцу. «Вот она, беда-то! И чёрт его не берёт!»
Стал купец с купчихой уговариваться бежать из дому; купчиха напекла пирогов да хлебов, наклала два мешка и легла отдохнуть, чтоб к ночи с силами собраться да от батрака уйти. А батрак вывалил из мешков пироги и хлебы да вместо них в один положил жернова, а в другой сам залез; сидит — не ворохнётся и дыхание притаил! Ночью разбудил купец купчиху, взвалили себе по мешку на плечи и побежали со двора. А батрак из мешка подаёт голос: «Эй, хозяин с хозяйкою! Погодите, меня с собой возьмите».— «Узнал, проклятый! Гонит за нами»,— говорят купец с купчихою и побежали ещё быстрее; очень уморились! Увидал купец озеро, остановился, сбросил мешок с плеч. «Отдохнем,— говорит,— хоть немножко!» А батрак отзывается: «Тише бросай, хозяин! Все бока переломаешь».— «Ах, батрак, да ты здесь!» — «Здесь!» Ну, хорошо; решились заночевать на берегу и легли все рядышком. «Смотри, жена,— говорит купец,— как только заснёт батрак, мы его бросим в воду». Батрак не спит, ворочается, с боку на бок переваливается. Купец да купчиха ждали-ждали и уснули; батрак тотчас снял с себя тулуп да шапку, надел на купчиху, а сам нарядился в её шубейку и будит хозяина: «Вставай, бросим батрака в озеро!» Купец встал; подхватили они вдвоём сонную купчиху и кинули в воду. «Что ты, хозяин, сделал? — закричал батрак.— За что утопил купчиху?» Делать нечего купцу, воротился домой с батраком; а батрак прослужил у него целый год да дал ему щелчок в лоб — только и жил купец! Батрак взял себе его имение и стал себе жить-поживать, добра припасать, беду избывать.
Жили себе дед да баба; дед овдовел и женился на другой жене, а от первой жены осталась у него девочка. Злая мачеха ее не полюбила, била ее и думала, как бы вовсе извести. Раз отец уехал куда-то, мачеха и говорит девочке: - Поди к своей тетке, моей сестре, попроси у нее иголочку и ниточку - тебе рубашку сшить. А тетка эта была баба-яга костяная нога. Вот девочка не была глупа, да зашла прежде к своей родной тетке. - Здравствуй, тетушка! - Здравствуй, родимая! Зачем пришла? - Матушка послала к своей сестре попросить иголочку и ниточку - мне рубашку сшить. Та ее и научает: - Там тебя, племянушка, будет березка в глаза стегать - ты ее ленточкой перевяжи; там тебе ворота будут скрипеть и хлопать - ты подлей им под пяточки маслица; там тебя собаки будут рвать - ты им хлебца брось; там тебе кот будет глаза драть - ты ему ветчины дай. Пошла девочка; вот идет, идет и пришла. Стоит хатка, а в ней сидит баба-яга костяная нога и ткет. - Здравствуй, тетушка! - Здравствуй, родимая! - Меня матушка послала попросить у тебя иголочку и ниточку - мне рубашку сшить. - Хорошо: садись покуда ткать. Вот девочка села за кросна, а баба-яга вышла и говорит своей работнице: - Ступай, истопи баню да вымой племянницу, да смотри, хорошенько; я хочу ею позавтракать. Девочка сидит ни жива ни мертва, вся перепуганная, и просит она работницу: - Родимая моя! Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай, решетом воду носи, - и дала ей платочек. Баба-яга дожидается; подошла она к окну и спрашивает: - Ткешь ли, племянушка, ткешь ли, милая? - Тку, тетушка, тку, милая! Баба-яга и отошла, а девочка дала коту ветчинки и спрашивает: - Нельзя ли как-нибудь уйти отсюдова? - Вот тебе гребешок и полотенце, - говорит кот, - возьми их и убежи; за тобою будет гнаться баба-яга, ты приклони ухо к земле и, как заслышишь, что она близко, брось сперва полотенце - сделается широкая-широкая река; если ж баба-яга перейдет через реку и станет догонять тебя, ты опять приклони ухо к земле и, как услышишь, что она близко, брось гребешок - сделается дремучий-дремучий лес, сквозь него она уже не проберется! Девочка взяла полотенце и гребешок и побежала; собаки хотели ее рвать - она бросила им хлебца, и они ее пропустили; ворота хотели захлопнуться - она подлила им под пяточки маслица, и они ее пропустили; березка хотела ей глаза выстегать - она ее ленточкой перевязала, и та ее пропустила. А кот сел за кросна и ткет; не столько наткал, сколько напутал. Баба-яга подошла к окну и спрашивает: - Ткешь ли, племянушка, ткешь ли, милая? - Тку, тетка, тку, милая! - отвечает грубо кот. Баба-яга бросилась в хатку, увидела, что девочка ушла, и давай бить кота и ругать, зачем не выцарапал девочке глаза. - Я тебе сколько служу, - говорит кот, - ты мне косточки не дала, а она мне ветчинки дала. Баба-яга накинулась на собак, на ворота, на березку и на работницу, давай всех ругать и колотить. Собаки говорят ей: - Мы тебе сколько служим, ты нам горелой корочки не бросила, а она нам хлебца дала. Ворота говорят: - Мы тебе сколько служим, ты нам водицы под пяточки не подлила, а она нам маслица подлила. " Березка говорит: - Я тебе сколько служу, ты меня ниточкой не перевязала, а она меня ленточкой перевязала. Работница говорит: - Я тебе сколько служу, ты мне тряпочки не подарила, а она мне платочек подарила. Баба-яга костяная нога поскорей села на ступу, толкачом погоняет, помелом след заметает и пустилась в погоню за девочкой. Вот девочка приклонила ухо к земле и слышит, что баба-яга гонится, и уж близко, взяла да и бросила полотенце; сделалась река, такая широкая-широкая! Баба-яга приехала к реке и от злости зубами заскрипела; воротилась домой, взяла своих быков и пригнала к реке; быки выпили всю реку. дочиста. Баба-яга пустилась опять в погоню. Девочка приклонила ухо к земле и слышит, что баба-яга близко, бросила гребешок; сделался лес, такой дремучий да страшный! Баба-яга стала его грызть, но сколько ни старалась - не могла прогрызть и воротилась назад. А дед уже приехал домой и спрашивает: - Где же моя дочка? - Она пошла к тетушке, - говорит мачеха. Немного погодя и девочка прибежала домой. - Где ты была? - спрашивает отец. - Ах, батюшка! - говорит она. - Так и так - меня матушка посылала к тетке попросить иголочку с ниточкой - мне рубашку сшить, а тетка, баба-яга, меня съесть хотела. - Как же ты ушла, дочка? - Так и так, - рассказывает девочка. Дед, как узнал все это, рассердился на жену и расстрелял ее; а сам с дочкою стал жить да поживать да добра наживать, и я там был, мед-пиво пил; по усам текло, в рот не попало.
